Мультики - Страница 6

В сущности, тренировки заключались в том, что мы, разбившись на пары, дрались кто во что горазд, а Сурен Дмитриевич нас поправлял или рассказывал всякие захватывающие истории о своей службе в спецназе, про войну, как он встречал всяких подпольных мастеров-каратистов, которых он якобы победил, и прибавлял: «Повезло вам со мной, пацанята…»

Еще от Сурена Дмитриевича часто попахивало коноплей — я уже знал этот запах, Борман и Лещ иногда курили такие же трескучие с горелым тряпичным душком папиросы.

После участившихся в школе драк секцию прикрыли. Я вначале очень расстроился, но Лещ и Борман успокоили меня, сказав, что Сурен никакой не черный пояс, а просто брехло и показывал он нам самые обычные подсечки из дзюдо.

Глубокой осенью зарядили дожди, и мы прекратили посиделки за гаражами. Чаще всего зависали у Тренера. Он жил в частном секторе, отец его год назад переоборудовал пустующий флигель под домашний спортивный зал — там была штанга со скамейкой, наборы гантелей, две допотопных пудовых гири, висела самодельная боксерская груша. Из-за этого флигеля Сашку, собственно, и называли Тренером. Несколько раз в неделю мы приходили к нему поработать со штангой, постучать по брезентовому мешку, ну и пообщаться на разные темы.

Куля рассказывал, что существуют специальные медицинские препараты — «анаболики», от которых быстро растут мышцы. Лещ и Борман, когда качались, кололи себе эти анаболики, и к ним для этого приходила Илонка, тогдашняя подруга Леща. Она работала в поликлинике медсестрой, доставала в больнице ампулы и сама же колола. Куля вроде тоже собирался поговорить с Илонкой насчет таких уколов — десять ампул вколешь, и мышца попрет.

Мы с Тошей немедля выразили желание присоединиться к нему, но Куля со смехом ответил, что я и так Рэмбо, а от анаболиков круглосуточный стояк, и без постоянной подруги нам придется худо, а Паша Конь с выражением продекламировал: «Онанисты, народ плечистый…»

Возле нашей компании крутилось несколько девушек: Марина, Аня и Света. Лысый встречался с Мариной, а вот Аня и Света были ничейными или, лучше сказать, общими подругами. По слухам, они в свое время давали и Куле, и Лысому, и Паше Коню. А Тоша мне по секрету признавался, что Анька даже брала у него в рот, но я ему не особо верил, иначе зачем бы он говорил это по секрету? А до того с Аней и Светой гуляли в свое время и Лещ, и Борман.

Аня училась на третьем курсе ПТУ на швею, Света уже год как закончила десятилетку, говорила всем, что будет поступать в театральное. Они дружили и даже внешне были очень похожи, наверное, за счет одинаково яркого макияжа и причесок «химия с перьями». У них и фамилии звучали почти одинаково — Карпенко и Кириленко. У Светы лицо было эффектное, как у атаманши из «Бременских музыкантов», особенно когда Света собирала на затылке волосы в хвост. Она начинала, по словам Леща, «короветь», и если наклонялась, то у нее из джинсов вываливались белые бока. У Ани лицо, может, выглядело попроще, но зато у нее были стройные ноги и большая грудь. Света в общем-то тоже могла похвалиться немалой грудью, но Куля справедливо замечал, что у Светы «сиськи подвисают, а у Аньки стоячие».

Именно Аня стала моей первой женщиной, и с ней в какой-то степени и связан дальнейший переломный момент моей жизни…

Праздник седьмого ноября мы отмечали у Тоши — его мать работала проводницей, часто отсутствовала дома, и в эти дни Тошина хата была в полном нашем распоряжении. Я любил приходить в гости к Тоше в основном из-за коллекции «выкидух». Брат Тошиной матери был ментом на зоне и на каждый Тошин день рождения дарил ему какой-нибудь зэковский ножик. Эти выкидухи были неважного качества, в них быстро портилась пружинка, а на плашках имелось излишне много украшений — всяких блестящих камушков, типа бриллиантов. Но все равно я мог часами играть Тошиными ножиками — стальные хищные щелчки выпрыгивающих лезвий меня завораживали.

На седьмое ноября к Тоше кроме меня пришли Куля, Боня, Тренер, Шайба и Козуб. Аня и Света сделали оливье, сварили картошки. Мы основательно запаслись выпивкой: было пять бутылок водки и специально для девушек две бутылки портвейна. При этом был еще литр свекольного самогона, привезенный Шайбой от бабки из деревни. Козуб притащил свой магнитофон и кучу кассет с зарубежной и советской эстрадой и нашей рок-музыкой.

Куля почему-то погнал галопом праздник: «После первой не закусывают», «Между первой и второй»… Я как-то очень быстро захмелел, сидел в кресле с полстаканом водки и боялся закрыть глаза, чтобы меня не вывернуло на стол от пьяных вертолетов. Тоша тоже быстро окосел и как зачарованный смотрел в телевизоре «Капитана Врунгеля», имитируя голосом дурацкую звуковую заставку, с которой начиналась каждая серия. Куля увел в соседнюю комнату Свету и закрыл дверь.

На кухне вдруг дико загоготали Боня, Тренер и Козуб, потом пришел Тренер и, давясь от смеха, рассказал, что Боня за собой не смыл и специально оставил плавать в унитазе колбасу говна, и следующим поперся в туалет Шайба, поднял крышку унитаза и с криком выбежал из туалета, чтобы морально обосрать раззяву Боню, но все потешались почему-то над Шайбой, потому что решили, что «с говном» остался он. У меня даже не возникло желания улыбнуться — комната раскачивалась, как палуба.

Ко мне подошла Аня и сказала: — Пойдем, покурим.

Я поднялся и нетвердым шагом вышел за ней на застекленную лоджию. Там я открыл окно, и свежий ноябрьский вечер немного привел меня в чувство.

Я старался глубоко не затягиваться, чтобы меня не вырвало. Стоял, прислонившись лбом к холодному стеклу. Вместе с отрыжкой неожиданно накатил спазм тошноты, я высунулся из окна и поблевал на излишне звонкую крышу соседского балкона этажом ниже. Затем я снял с полки банку с консервированными огурцами, пальцами открыл ее, чуть прихлебнул, и мне показалось, что я выпил не рассол, а желудочный сок.