Мультики - Страница 37

Разумовский расчувствовался:

— Глаза мальчишки вдруг наполнились слезами, он быстро отвернулся к окну, чтобы этот Гре-бенюк не увидел, что случайно оброненные слова ранили в самое сердце. А что мог ответить Алешка? Что никто не называл его Разумом, а только дразнили Галошей?..

«Хорошее прозвище — Разум, — похвалил Алешку Гребенюк. — Мне лично очень нравится. Ты не против будешь, если и я тебя тоже стану Разумом называть? Ты какой класс закончил? Пятый? Вот еще пять лет отучишься, поступишь в институт, будет у тебя такой предмет — философия…» — Алешка хотел было возразить гостю: «Какой институт! Я же даже в школу уже не вернусь!» — но промолчал. — «Разум — штука посложнее ума, — продолжал Гребенюк. — Раньше философы-идеалисты полагали, что ум занят познанием всего простого и житейского: вот суп, в нем картошка. А разум вроде как возвышается над умом, существует отдельно, независимо от мозга и занят познанием бога. А бога-то, как выяснилось, нет! Так что же тогда познает разум? — Гребенюк за время своей речи успел сдвинуть вбок кровать, переставил вперед тумбочку и табурет. — Прусский философ Кант считал, что разум постигает не бога, а вещь в себе. Ты ведь тоже пытался постигнуть в себе какую-то вещь?» — «Пытался», — тихо ответил Алешка. — «Ну и как, доволен успехами? — Гребенюк подмигнул. — Не бойся, я ни в коем случае не собираюсь тебя поучать или критиковать. Я ведь не этот самый Кант. У него была работа „Критика чистого разума“. Кстати, ты уши мыл?» — озабоченно поинтересовался Гребенюк.

Разумовский каким-то невообразимым интонационным приемом дал понять, что дальше последует шутка: «А почему вы спрашиваете?» — Алешка, признаться, оторопел от такого речевого напора. — «Да потому что, если не мыл, то работа Канта будет называться „Критика неумытого Разума!“» — Увидев недоумевающее лицо Алешки, Гребенюк расхохотался. Алешка тоже заулыбался. Впервые за несколько месяцев. Ах, как не походил этот новый странный человек на тех, с кем приходилось общаться в последние месяцы!..

Разумовский умело отделил добрую улыбку рассказчика, не перестающего удивляться чужому оптимизму, от самого Гребенюка и его хоть и заразительного, но грубоватого гогота — так ржет шпана, когда кто-то поскальзывается на арбузной корке.

«Философ Декарт полагал, что разум знает собственную природу и живет сам по себе. Только если бы так было, функции разума не зависели бы от повреждений мозга. А тут простой удар молотком по башке — и разум на пару с умом уже не знают, как воду в сортире спустить… К чему я это все веду… — Гребенюк осторожно повалил чемодан на пол и присел рядом. — Ты, конечно, парень, делов наделал — сказать нечего. Но нет ничего непоправимого…» — Гребенюк щелкнул никелированными замками чемодана…

Мне показалось, что Разумовский для наглядности подцепил пальцем железную защелку на чехле диапроектора. Во всяком случае, звук был очень похожим — железно-клацающим.

Гребенюк откинул крышку. Вытащил небольшую коробку, затем короткий тубус, а под конец нечто громоздкое, черное, напоминающее печку-буржуйку на коротких гнутых ножках.

«Ты, наверное, Разум, думаешь, что ты человек никчемный и пропащий. И это неправильно. Никогда не поздно измениться. Надо только захотеть по-настоящему. Сколько тебе лет?» — «Двенадцать…» — «Ого, сколько еще впереди! Целая, Разум, жизнь. Жизнище!» — Все это время упрятанная в черную перчатку левая кисть Гребенюка, которую Алешка вначале принял за протез, действовала наравне с правой рукой. Пальцы двигались, хватали предметы на дне чемодана, перекладывали их на тумбочку. «Что-то хочешь спросить, Разум? — На секунду Гребенюк оторвался от работы. — Не стесняйся». — «Кто такой Джек-потрошитель?» — Алешка сперва остерегся любопытствовать про руку. Он-то лучше многих понимал, как опасны бестактные вопросы, связанные с личным увечьем. «А-а, это был бандит лондонский». — «А почему „Потрошитель“?» — «Людей он потрошил, Разум. Прям вот как ты… Что потупился? Стыдно, брат? То-то и оно. Ну, да это в прошлом. Только ведь ты про руку мою хотел узнать. Прав?» — «Да», — признался Алешка. — «Вот тебе моя рука!» — Гребенюк засмеялся от случайной театральностифразы.— «Я просто думал, рука у вас неживая, — сказал Алешка, осторожно трогая перчатку, — а она шевелится. Это протез такой, заграничный?» — «С чего ты взял? Моя собственная родная рука, — с усмешкой заверил Гребенюк. — А почему это тебя волнует?» — «Зачем перчатка? Там что, ожог?» — «Хуже, Разум. Татуировка. Но раз мы с тобой уже подружились, так и быть, покажу… — Гребенюк чуть закатал рукав и стащил перчатку: — Гляди, Разум, вот такая тут география…»

Крупный план показал тыльную сторону кисти Гребенюка — она походила на самодельную карту. Вдоль крупных вен змеились названия рек «Обь» и «Енесей». На костяшках синими штрихами были нанесены горы, под которыми стояла подпись: «Уральский хребет».

«А зачем это?» — спросил Алешка. — «Интересный ты хлопец, Разум. Я думал, первый вопрос будет, а что это такое в чемодане притащили, а ты вот на руку внимание обратил. Но я отвечу. Дело в том, что я не всегда был учителем. Детство мое и отрочество пришлись на сложное время — революцию, Гражданскую войну. Так вышло, что я рано оступился, попал в дурную компанию. Мне потом пришлось приложить много усилий, чтобы стать тем, кто я сейчас. А перчатку надеваю даже не из-за самой татуировки. Просто карта безграмотная, увидят ее люди и подумают: „Стоит перед нами учитель, а у него на руке мало того что Енисей с грамматической ошибкой, так он еще вместе с Обью упирается в Уральские горы…“ Вот и расплачиваюсь перчаткой за подростковое невежество… — Гребенюк снова натянул перчатку, улыбнулся: — Разум, откровенность за откровенность. Покажи-ка мне свою знаменитую тетрадь. Я наслышан о ней, хотелось бы самому взглянуть, что ты там нацарапал…» — Алешку смутила неожиданная просьба. Все же он взял с тумбочки тетрадь и протянул Гребенюку. Тот открыл ее наугад, в середине. Брови Гребеню-ка чуть сошлись на переносице то ли от удивления, то ли от недоумения. Алешку пронзил страх, что Гребенюк сейчас с отвращением отбросит кровавые художества и навсегда уйдет. А ведь кроме него никто не называл Алешку «Разумом» и другом…