На дороге оставались двое — Алешка с портфелем в руке и бегущий впереди его мальчик в коротких штанах. Неподалеку за кустарником посверкивал бурой водой затон.
«Леш, а Леш, — обратился Разумовский к себе доверчивым детским говорком, — быстрее идти не можешь? А что ты хочешь мне показать?» — Разум еще и сам не решил, для чего ему понадобился Леня Дятлин. И лучше бы Лене не спрашивать, почему это Алешка не может быстро ходить. Неожиданно для самого себя Разум произнес: «А хочешь посмотреть на фотографию мертвой голой женщины?»
От последней фразы у меня похолодел затылок. До этого момента Разум Аркадьевич с ловкостью травести очень похоже имитировал детей, в том числе и фразы Алешки Разума. Теперь же он впервые заговорил из того времени — звучал тот же самый Разумовский, только на сорок лет моложе, как если бы взрослый голос неожиданно омолодили на целую октаву. Та же артикуляция, манера речи, но более легкие подростковые краски.
— За затоном находился пустырь, поросший кустарником. Усадив Леню на траву, Алешка раскрыл атлас на своей любимой картинке — женский труп, разделанный от паха до горла!..
То, что я увидел спустя несколько кадров, меня не испугало. Все-таки это был рисованный диафильм, и его анимационная реальность не могла соперничать с выразительной силой тех же киноужасов, которых я вдоволь насмотрелся в видеосалоне. Кроме того, диафильм был в высшей степени целомудрен и не выставлял напоказ кровавые детали. Их замечательно рисовал своим голосом Разумовский. Настоящую запредельную панику я пережил несколько позже, когда жуть на экране давно закончилась.
А тогда меня больше смутило и насторожило, что Разумовский почему-то оказался позади меня, так что я мог видеть его только боковым зрением, причем довольно смутно. Как это произошло, я не заметил. В любом случае стол с диапроектором никто не передвигал. Сам Разумовский сидел неподвижно, прямой, точно истукан, и только правая рука его вращала поворотное колесико. А получилось так, словно квадратное пространство по периметру стола вдруг изменило свою геометрию, вытянулось ромбом, выдвигая меня вперед, как пешку с Е2 на Е4. А Разумовский остался позади — черный контур силуэта и клубящийся яркой световой пылью проектор.
— Леня с любопытством смотрел на мертвую, Алешка стоял за его спиной. Вид беззащитной детской шеи на фоне мертвой картинки помутил Разума. Он бросился на Леню, повалил на землю и стал душить. Пока бедный Ленечка бился в конвульсиях, Алешкин зуд, прижатый к телу умирающего ребенка, истекал в трусы горячим срамом! — Гортанная дрожь сотрясла голос Разумовского.
Не вставая, я попытался отодвинуть свой стул обратно, но безуспешно, как если бы подо мной находился не гладкий паркет, а рыхлая земля, в которую я собственной тяжестью вдавил стул. В тот момент я понял, насколько от неудобного положения у меня затекли ноги и спина. Я чуть размял голени руками, как на тренировке. Массаж помог, под кожей вспыхнули тысячи болезненных горячих иголочек. Тупой свинцовой болью заломило в пояснице, точно я резко поднял что-то тяжелое.
В кадре Разум орудовал ножом над трупом ребенка.
— Алешке не было страшно. Наоборот, его исполняло спокойное усталое торжество, как будто он сделал первое очень важное дело в своей жизни. Достал из портфеля нож. Стащил с Лени штаны. С хирургической сноровкой сделал первый надрез на ноге трупа. Уже спустя пятнадцать минут в руке Алешки оказались головка бедренной кости и отлущенная впадина тазовой кости, вместе — сустав!..
Мальчик торжествующе поднял его над собой, словно пылающее кровавое сердце.
— Алешка оттащил мертвое тело к затону. Прикрутил к ногам трупа проволокой увесистый обломок автомобильной детали и свалил в воду — благо в затоне сразу было глубоко. Леня долго не тонул, торчал поплавком, Разум палкой затолкал труп под воду. Уже ночью, наигравшись суставом, Алешка пожалел о своей предосторожности — в Лене наверняка было еще столько интересного, а теперь он лежал на дне…
Колыхнулась зеленая подводная муть. Любопытная рыбешка клюнула ртом маленького утопленника, прянула в сторону…
— Леню Дятлина хватились только утром. Поговаривали, что рано поднимать панику, мальчишка просто сбежал. Дятлина объявили в розыск. Соседки провожали пустыми взглядами почерневшую от горя мать Лени. Не так давно закончилась война, и женщины привыкли к смерти и большим потерям…
Возникла панорама кладбища, похожего на черное небо в жестяных красных звездах…
— Никто не полюбопытствовал, чем это таким оттопырен правый карман Алешки Разума. По виду яблоко там, но откуда в конце мая яблоки?..
Разум Аркадьевич шумно выдохнул, и появившийся на экране яблоневый сад создал иллюзию ветра, бегущего по листве…
— Так у Алешки Разума появился здоровый тазобедренный сустав. Разумеется, хромота его никуда не подевалась. Алешка и сам понимал, что нелепо ждать какого-то ортопедического чуда от двух костяшек в кармане, но все равно душу глодала горькая обида, за которую хотелось мстить…
Чернявый паренек с выражением глубочайшего презрения глядел на приближающегося Алешку. Самовлюбленный брюнетик некоторыми чертами напоминал моего одноклассника Алферова — вздернутый нос, по-девчачьи пухлые губы, в глазах — прищуренная спесь.
— Решившись, Алешка Разум подошел к Валерке Самсонову. «А-а-а, — лениво потянул тот, — Галоша… Чего надо?» — «У меня к тебе дело, Валера», — миролюбиво сказал Разум… Отведя Валерку в сторону, он шепотом сообщил, что знает, где Леня. Валерка не поверил, скорчил насмешливую гримасу: «Врешь, Галоша!» «Не вру!» — поклялся Разум…